Сет/Анубис. Глухая и чёрная ненависть со стороны Анубиса и юст со стороны Сета, скрытый за издевательствами и насмешками. Воплощение юста в жизнь, рейтинг чем выше, тем лучше. Если дойдёт до нон-кона, автор будет рад.
Детка Анубис, дорогой племянник, отменное соединение подслеповатого от собственного величия старшего братца и чахоточно-вожделеющей жёнушки, вечной бледной тени истекающей плодородными соками Исиды. Исчадие ночи, когда владыка земли добросовестно исполнял супружеский долг, а Нефтида упивалась воплощением двух самых сокровенных, заставляющих влажнеть в предутренние опаловые часы фантазий: быть своей прекрасной сестрой; быть с прекрасным мужем своей сестры. - Ты знаешь, ее проклятье так отчетливо видно в тебе, - доверительно наклоняется к Анубису Сет, когда все они расходятся после очередного дня тяжбы; догорает на краю горизонта красная нить заката. – Взгляни на Гора: вот плод чрева оригинала, а не подделки. Красив, силен, великодушен, вдохновен, мудр, и при этом ни одной извилины в голове. Настоящий царь, хоть им не будет, я уж постараюсь. А ты? Посмотри в зеркало вод, смиренный могильщик: что за призрак ты видишь там? - Гор будет царем, - глухим от презрения голоса отвечает Анубис, отшатнувшись от Пустынника словно от прокаженного. – А я, в отличие от тебя, не завистлив. Не распространяй на меня свои смрадные мысли. - А ты разве не привык к смраду? – спрашивает Сет и смеется. Детка Анубис, тонкокостный, поджарый и жилисто-крепкий; постоянно напряженные мускулы перекатываются под тусклой, нетронутой солнцем кожей. Угольные волчьи сторожкие глаза подёрнуты матовой плёнкой бесстрастия. Бесстрастие – вот удел, выбранный им вместе с маской шакала. Сухой аскетизм, холодная отстраненность от всего земного и чувственного, благородство без огня, справедливость без сострадания. Но нет, ему не достичь своего безжизненного идеала, покуда есть Сет, вероломный братоубийца, сыплющий слова как жгучий песок под веки, смотрящий так, словно обвивается шелестящими змеями вокруг лёгких и сжимает их, выдавливая воздух и жидкость. Анубис не может усыпить ненависть в своем сердце; крылья его тонкого материнского носа трепещут от злости, твердый отцовский рот сжимается в прямую линию. Он стискивает зубы, на бледно-смуглых щеках ходят желваки, и Сет вожделеет его. Он представлял его в те бесчисленные дни, когда лежал в осыпающейся пещере, зализывая раны после схваток с Гором. Злобная к людям рыжая земля исцеляла его, струилась шелком по иссеченным ногам и животу. И он возбуждался, вспоминая молчаливого старшего брата своего рожденного от мертвеца небесного племянничка. Стройного мрачного судью, пропахшего бальзамической жидкостью; юношу, который вырос в страхе перед ним и бросил вызов ему и своему страху, совершив демонстративное погребение Осириса; мальчика, которого мать подбросила в камышовые заросли у реки, где любила купаться ее обманутая сестра. Нефтида поступила с умом: он безусловно убил бы этого ребенка. А милостивая Исида, конечно, приняла плод невольной измены мужа, и вырастила его, и наверняка стала той первой, в мыслях о которой он проливал семя на отроческое узкое ложе. Не это ли стало причиной его одиночества? Он хотел жену своего отца, но был слишком благороден, чтобы взять ее; и поэтому он решил, что победит в себе телесное и отречется от голоса плоти, приносящего столько бед. Мать-Небо, и когда только в этой семейке кто-нибудь сломает шею в стремлении перещеголять друг друга в самопожертвованиях?.. Сет ядовито ухмылялся, но его дыхание становилось тяжелым, и разметавшиеся по песку медно-красные волосы извивались сладострастным кольцами, и перед полуприкрытыми кровавыми глазами вставал облик Владыки Мертвых, его литое жесткое тело, полное погребенных желаний, подавляющее все живое, но не способное сдержать дрожи бесконтрольной, исходящей из бессознательных глубин злобы. Сет мысленно ласкал его, гладил, забираясь плавящими пальцами во все чувствительные места, и волны спазмических содроганий, волны черной ненависти захлёстывали Анубиса с головой, и Сет выгибался раненым тигром, выдыхая раскаленный воздух из пересохших губ.
читать дальше - Ты ненавидишь меня, а ненависть принадлежит мне, - сообщает он. – Это значит, что ты – мой, Анубис. - Нет! – он невольно резко повышает голос. – Я ненавижу зло, а неприятие зла не может быть тебе подвластно. - Зло – это я, - почти мурлыкает от удовольствия Пустынник. – Ты ненавидишь меня. Мы вернулись к исходному. - Ты извращаешь слова. Я не желаю тебя слушать. - Не слушай, - соглашается Сет – и ослепительным ударом сбивает племянника с ног. Детка Анубис – не змей Апоп, не Осирис, не Гор. Он не воин, он судья душ, всесильный в своем подземном царстве - но только здесь не подземное царство, а земное, и властвует над ним, несмотря ни на что, все еще Сет. Его сопротивление яростно, но бесполезно. Он понимает это, потому что внезапно замирает, усмиряет дыхание, заволакивает только что полыхавшие пламенно-черным глаза равнодушной плёнкой и спокойно цедит: - Ну что ж, убей меня. По крайней мере, это сразу решит затянувшуюся тяжбу. Удобно, когда вас считают истериком, которому страсть к разрушению затмевает голос разума, верно? Соль, смола, душистый мох – Сет собирает ритуальные заповедные запахи, с нажимом скользя ладонью по обнаженному торсу; мышцы живота под его прикосновением напрягаются от отвращения, словно от страсти. Когда кончики пальцев вползают под ремешок схенти, в матовых зеркалах мелькает удивление, потом страх; едва заметно дергается в сглатывающем движении кадык. - Что такое, Анубис, тебе надо объяснить, что происходит? – глумливо спрашивает Сет. Но ему уже не нужно объяснять: он начинает биться с удвоенной бешенством силой, пытаясь вывернуться из-под сухощавого, но тяжелого, словно камень, тела, высвободить руки, ударить, скинуть. - Ты не смеешь, - по-волчьи рычит он. - Почему, потому что ты против, целомудренный божок? У тебя никогда не было женщины, и ты гордишься своей непричастностью к земным слабостям? А ты действительно непричастен, друг мой? Или просто бессилен? Или, может… - Пустынник ломает сопротивление, грубо вдавливает судью в остывающую потрескавшуюся землю, склоняясь к его лицу улыбающимся лицом Исиды, лаская его ее сверкающим нежным взглядом. – Да? Вижу по лицу, что да. И вместо того, чтобы найти замену, ты предпочитаешь пачкать во сне простыни и строить бесстрастность? Умно! - Я отринул продолжение рода, когда принял во владение мир мертвых, - голос Анубиса звучит двойным наложением, замогильно и жутко, окатив Сета ледяным дуновением створок врат, за которыми ждет пиршества Пожирательница. - Я пришел, дабы узреть твою красоту, - возвращается ему в ответ цитата из положенного приветствия умершего Суду, произнесенная шепотом, заползающим в ухо гнусной омерзительной многоножкой. – И я обесчещу тебя, как невинную деву. Землю пробивают треугольные головы пустынных змей; длинные чешуйчатые тела веревками стягивают над головой руки пленника, острые хвосты ввинчиваются в почву, закрепляя положение. Анубис рвется с утробным ворчанием, весь сотрясаемый бешенством и ужасом, ледяной, несмотря на выступившие капельки пота. Сет оголяет его, задрав схенти вверх, становится на колени между раздвинутыми силой ногами, просовывает под поясницей руку и вздергивает в воздух крепкие, мальчишески-узкие бёдра. Его движения точны, продуманны и безжалостны, но вместо трезвой издевательски-скотской похоти глаза ему застилает огненно-жалкое, до стонов, вожделение, наваждение. Все остается правдой, если убрать из слов оттенок насмешки. Осирис, возлюбленный брат, сладость раздавленного под языком винограда, такой всеобъемлющий, такой великодушный, такой ослепительно прекрасный. Нефтида, возлюбленная сестра, таинственный цветок сумерек, такая лёгкая, такая утонченная, такая ни с кем не сравнимая. Как он любил их когда-то, когда не был еще алчной засухой, выжигающей все на своем пути, убивающей все, к чему бы он ни прикоснулся. Как он любил их. Как живы они прежние в глазах, в чертах, в голосе Анубиса, запечатанного клеймом смерти так же, как запечатаны те давние, слишком давние времена. - Я пришел, дабы узреть твою красоту… - тихо и хрипло повторяет он. Анубис затихает во второй раз, превращается в холодную скалу, по поверхности которой бежит отголосок внутренних землетрясений. И лишь его губы беззвучно шевелятся в тщетном, безнадежном заклинании: «во мне нет ненависти к тебе, я не твой». Он не издает ни звука, когда Сет проталкивает в него пальцы, и проглатывает рвущий грудь крик, когда он погружается в него, мучительно медленно насадив на себя. Он до крови закусывает нижнюю губу и, не в силах снести унижение, закрывает глаза. Сет вколачивается в его тело глубокими, неспешными, ритмичными толчками, перед каждым новым застывая на вдох - словно для того, чтобы дать прочувствовать расходящиеся отголоски боли. Но сквозь алые вспышки, остающиеся на внутренностях кровоточащими ожогами, сквозь сосредотачивающее всё на себе стремление не допустить, чтобы брызнули слёзы, судья вдруг слышит сдавленный всхлип; капля кипящей жидкости падает ему живот и тут же с шипением испаряется. Он открывает глаза, чтобы увидеть искаженное истомой, страданием и напряжением лицо, слипшиеся от влаги рыжие ресницы и расползшиеся, переставшие быть змеино-вертикальными зрачки. - Знаешь сказку о том, что крокодил… пожирая жертву, всегда плачет?.. – Сет вымучивает кривую ухмылку, и снова толкается вперед, уже не сдерживая стонов, впиваясь ногтями в его бёдра; Анубис чувствует в нем странную слабость, брешь, продавленную в хитиновой скорлупе скорпиона. Это жалко, и омерзительно, и до костей окатывает чужой липкой дышащей зноем лихорадкой. Это ведь только сказка - про крокодила. Но он знает, что если распечатает горло, чтобы сказать это, то закричит, завоет от невыносимо-оскорбительной боли, от пульсации внутри себя, от того, что его согнутые в коленях ноги безвольно вздрагивают при каждом толчке. От желания содрать с себя человеческую кожу и прыгнуть шакалом в воды Нила, чтобы смыть этот позор. О, как я ненавижу тебя! - Я бы любил тебя, - гортанно и безумно шепчет Пустынник, стирая жгуче-сухой ладонью капли пота с ледяной кожи; лаская онемелую плоть исступленной, жадной, непристойной лаской. – Если бы не разучился, я бы любил тебя… - Будь ты проклят! – страшно вскрикивает Анубис; эхо разносит его потусторонний голос по пустыне, и в это же мгновение Сет, излившись с судорожным свистящим выдохом, выпускает его насильно прогнутый позвоночник. Несколько секунд он сидит, слепо упершись рукой в песок рядом с обесчещенным телом, а затем легко поднимается. - Ну, с проклятиями, дорогой племянник, ты опоздал, - говорит он, глядя сверху вниз на чеканно-строгие черты, такие живые от отчаяния, ярости и измученности. - Но все же видишь – ты мой.
Лучшее сообщество для поклонников уфологии, шумерологии и Древнего Востока: http://amagi.diary.ru/
Забавный слэшик! Понравилось! Мои аплодисменты автору! Эльверт, признавайтесь - это ведь вы писали?.. Узнаю ваш романтический стиль! Теперь, судя по всему, Сету предстоит для полного счастья отыметь ещё и Осириса - и его «донжуанский список» будет наконец-то полон Как насчёт слэша про Сета и Осириса?.. Вот, кстати говоря, ещё одна высокорейтинговая картинка в тему - про пассивного фараона и его активного раба-нубийца: www.diary.ru/~talfar/p169462112.htm
Странно, естественно, видеть фараона в пассивной позиции... но, видать, фараоша был ба-а-альшим затейником!..
-
-
16.12.2011 в 00:16Детка Анубис, дорогой племянник, отменное соединение подслеповатого от собственного величия старшего братца и чахоточно-вожделеющей жёнушки, вечной бледной тени истекающей плодородными соками Исиды. Исчадие ночи, когда владыка земли добросовестно исполнял супружеский долг, а Нефтида упивалась воплощением двух самых сокровенных, заставляющих влажнеть в предутренние опаловые часы фантазий: быть своей прекрасной сестрой; быть с прекрасным мужем своей сестры.
- Ты знаешь, ее проклятье так отчетливо видно в тебе, - доверительно наклоняется к Анубису Сет, когда все они расходятся после очередного дня тяжбы; догорает на краю горизонта красная нить заката. – Взгляни на Гора: вот плод чрева оригинала, а не подделки. Красив, силен, великодушен, вдохновен, мудр, и при этом ни одной извилины в голове. Настоящий царь, хоть им не будет, я уж постараюсь. А ты? Посмотри в зеркало вод, смиренный могильщик: что за призрак ты видишь там?
- Гор будет царем, - глухим от презрения голоса отвечает Анубис, отшатнувшись от Пустынника словно от прокаженного. – А я, в отличие от тебя, не завистлив. Не распространяй на меня свои смрадные мысли.
- А ты разве не привык к смраду? – спрашивает Сет и смеется.
Детка Анубис, тонкокостный, поджарый и жилисто-крепкий; постоянно напряженные мускулы перекатываются под тусклой, нетронутой солнцем кожей. Угольные волчьи сторожкие глаза подёрнуты матовой плёнкой бесстрастия. Бесстрастие – вот удел, выбранный им вместе с маской шакала. Сухой аскетизм, холодная отстраненность от всего земного и чувственного, благородство без огня, справедливость без сострадания. Но нет, ему не достичь своего безжизненного идеала, покуда есть Сет, вероломный братоубийца, сыплющий слова как жгучий песок под веки, смотрящий так, словно обвивается шелестящими змеями вокруг лёгких и сжимает их, выдавливая воздух и жидкость. Анубис не может усыпить ненависть в своем сердце; крылья его тонкого материнского носа трепещут от злости, твердый отцовский рот сжимается в прямую линию. Он стискивает зубы, на бледно-смуглых щеках ходят желваки, и Сет вожделеет его.
Он представлял его в те бесчисленные дни, когда лежал в осыпающейся пещере, зализывая раны после схваток с Гором. Злобная к людям рыжая земля исцеляла его, струилась шелком по иссеченным ногам и животу. И он возбуждался, вспоминая молчаливого старшего брата своего рожденного от мертвеца небесного племянничка. Стройного мрачного судью, пропахшего бальзамической жидкостью; юношу, который вырос в страхе перед ним и бросил вызов ему и своему страху, совершив демонстративное погребение Осириса; мальчика, которого мать подбросила в камышовые заросли у реки, где любила купаться ее обманутая сестра. Нефтида поступила с умом: он безусловно убил бы этого ребенка. А милостивая Исида, конечно, приняла плод невольной измены мужа, и вырастила его, и наверняка стала той первой, в мыслях о которой он проливал семя на отроческое узкое ложе. Не это ли стало причиной его одиночества? Он хотел жену своего отца, но был слишком благороден, чтобы взять ее; и поэтому он решил, что победит в себе телесное и отречется от голоса плоти, приносящего столько бед. Мать-Небо, и когда только в этой семейке кто-нибудь сломает шею в стремлении перещеголять друг друга в самопожертвованиях?.. Сет ядовито ухмылялся, но его дыхание становилось тяжелым, и разметавшиеся по песку медно-красные волосы извивались сладострастным кольцами, и перед полуприкрытыми кровавыми глазами вставал облик Владыки Мертвых, его литое жесткое тело, полное погребенных желаний, подавляющее все живое, но не способное сдержать дрожи бесконтрольной, исходящей из бессознательных глубин злобы. Сет мысленно ласкал его, гладил, забираясь плавящими пальцами во все чувствительные места, и волны спазмических содроганий, волны черной ненависти захлёстывали Анубиса с головой, и Сет выгибался раненым тигром, выдыхая раскаленный воздух из пересохших губ.
-
-
16.12.2011 в 00:17-
-
16.12.2011 в 11:49Я просто почувствовала жар пустыни, ох, это потрясающе!...
не заказчик
-
-
18.12.2011 в 11:18Спасибо за такое аховое исполнение заявки!
Заказчик.
-
-
25.12.2011 в 02:17-
-
10.01.2012 в 19:46Эльверт, признавайтесь - это ведь вы писали?.. Узнаю ваш романтический стиль!
Теперь, судя по всему, Сету предстоит для полного счастья отыметь ещё и Осириса - и его «донжуанский список» будет наконец-то полон
Как насчёт слэша про Сета и Осириса?..
Вот, кстати говоря, ещё одна высокорейтинговая картинка в тему - про пассивного фараона и его активного раба-нубийца:
www.diary.ru/~talfar/p169462112.htm
Странно, естественно, видеть фараона в пассивной позиции... но, видать, фараоша был ба-а-альшим затейником!..
-
-
05.02.2012 в 18:44-
-
06.02.2012 в 17:34-
-
09.04.2012 в 22:14