17 октября 194*, территория СССР. Товарищ командир полка яростно отчитывал солдат, а точнее - просто орал на них, и лицо его багровело, а глаза наливались кровью. Во всех богатых и цветистых оборотах его речи цензурным было только изредка проскальзывающее "вы". Кратко передавая суть спича, товарищ командир был недоволен недостаточно бравыми действиями солдат в недавнем бою. Им, впрочем, было плевать на товарища командира. Прекрасно сознавая суть его претензий, ничего поделать они не могли, да и к разгулам буйной души шефа уже привыкли. Он закончил говорить, шумно выдохнул, обвел солдат бешеным взглядом в последний раз и, развернувшись, зашагал в сторону "штаба" - единственной более-менее целой избушки в покинутой жителями деревне. Остальные тоже стали потихоньку расползаться кто куда. Многим изрядно досталось во вчерашнем бою, так что большая часть людей просто садились, где возможно было, на крыльцо или на сложенные в кучу доски. Паренек лет семнадцати, морщась, разматывал грязные, пропитанные кровью бинты с раны на ноге. Его уже в самом конце потасовки резануло осколком, и не то что бы очень сильно, но, похоже, неудачно: мало того, что кровь едва-едва удалось остановить, так теперь еще и края раны начинали загнаиваться. Ах ты ж... - Досталось тебе, как я погляжу? - раздался за его плечом гулкий голос. Юноша обернулся: - Дед? - по правде говоря, этот человек не был дедом ни этому парню, ни кому бы то ни было. За что его так прозвали - сказать было сложно. Возможно за седину, а скорее - за отношение к остальным. Дед был из тех людей, у кого всегда были: щепотка табаку; лишняя ложка; свежий бинт; зажигалка; и даже патроны. Порой казалось, что где-то, не то в прорехе кармана, не то за подкладкой шинели, у него припрятан неведомый рог изобилия, дарами которого он щедро оделяет всех, кому эти дары позарез необходимы. Внешность у деда тоже была весьма колоритная. Седые волосы были стрижены коротким ёжиком; похоже, старческое облысение его минуло. Дел был высок, загорел, подтянут и мускулист. Но самой запоминающейся деталью были его глаза. Во-первых, правого глаза не было вообще, и на его месте красовалась черная повязка. А левый глаз был пронзительного голубого цвета, с маленьким зрачком, и всегда лукаво прищурен, отчего из уголка его разбегались лучами морщинки. Взгляд у деда был веселый и пугающий, иначе не скажешь. - Да... Вот, поцарапали. Глаз деда, казалось, просверлил вторую рану рядом с первой. - Ну, тут уж ничего не поделаешь. Вот через пару-тройку дней до своих доберемся, там и доктор, подлечат тебя. - Думаешь, доберемся так скоро? - с надеждой спросил паренек. Вдруг повисла тишина. Дед криво, на одну сторону улыбнулся. Вот оно как. Ждут, значит, его речей. Молчат. Внимают каждому слову. Почти как в старые добрые времена. - Ну а то ж... Ежели сами не доберетесь, так вас один Арсений Захарович на плечах вынесет. А что - он такой, он может, - с расстановкой, тягуче произнес дед. - А что ж? Пойду-ка я с ним поболтаю, авось и выйдет что. А ты, малец, терпи - иначе-то никак нынче, только терпеть и остается. И хлопнул парня по плечу, прежде чем уйти. Секунду юноша смотрел ему вслед, а потом перевел взгляд на свою рану - и чуть не упал. На месте развороченного мяса красовался тонкий темный шрамик - и более ничего.
- Арсений! Ты где, начинка для мешка с навозом?! - стоило за его спиной затвориться двери штаба, как дед мгновенно стал... кем-то незнакомым. И голубой глаз его слегка отблескивал в темноте, как будто по радужке пробегали искорки. - Какой я тебе, нахрен, Арсений?! - раздраженно огрызнулись из единственной комнаты. Тот, кого называли дедом, прошел внутрь. Взору его предстала почти идиллия: молодой человек, от которого едва пар не валил, так он был зол, опорожнял бутылку за бутылкой. Сидевшая напротив черноволосая женщина со строгим лицом школьной учительницы наблюдала за этим с удивительным спокойствием, подвигая тому новые бутылки по мере их опустошения. - Ну надо же, - ехидство едва не капало с языка вошедшего, - семейная сцена! Товарищ командир, а это ничего, что я ребятам сказал, что мы через пару дней к своим выйдем? А то вы, может, и от похмелья к тому времени не отойдете... - Похуй, - рявкнул юноша, лихо отвинчивая очередную бутылку. - А вы-то, вы-то, товарищ комиссар! Вот от кого не ждал, не ждал. А руководство-то небось не в курсе, а, Галина Кондратьевна? Женщина посмотрела устало. - Заткнись, а? Не до твоего зубоскальства сейчас, Один. - Ну-ну. Я аж прям завидую вам, олимпийцам: живете в свое удовольствие, помереть - при всем желании не можете... не то что мы, сирые да убогие, нам-то чуть что, яблочко вовремя не съел - и гудбай май лав, гудбай. Он бил по больному. Сидящие переглянулись и увидели в глазах друг друга одно и то же. Если бы только они могли умереть, когда захочется. Потому что Арес ненавидит зенитки и гранаты. Он любит, когда кровь окрашивает мечи, и любоваться бликами заходящего солнца на доспехах побежденных. Он ненавидит воронки взрывов и горы одинаковых тел в условно-зеленой грязной одежде. Потому что Гера ненавидит грязь и дым. Ее руки, когда-то холеные, не поднимавшие ничего тяжелее кубка и знакомые из всех работ разве что с иголкой и ниткой, теперь огрубели, грязь ложится черными полумесяцами под ногтями. А голос, когда-то нежный и тягучий, охрип от выкуриваемых пачками сигарет. Она ненавидит сжимать в руках металл автомата, продираясь сквозь густой кустарник. Всеотец улыбнулся, криво и жутко. - Ладно, не знаю как вы, а я хочу кровавую баню. И я ее получу - не сегодня, так завтра. Остальное - ваши проблемы, - Игг развернулся уходить, но его остановил неожиданно спокойный голос Марса: - А ты, похоже, совсем не скучаешь по былым временам. Один помолчал с полминуты. - А смысл? Война всегда война. - А когда она кончится? - Стану литературным критиком, - хохотнул Бог повешенных. - В конце концов, не зря же я притащил им мед поэзии? Арес его больше не останавливал.
Выйдя на крыльцо, Один глубоко вдохнул холодный осенний воздух. Пахло кровью и гарью. На секунду он прикрыл единственный глаз и вспомнил: темные скалы, нависшее над ними серо-синее небо, разношерстную толпу внизу, глухой рев, чадящие факелы, жажду крови настолько сильную, что ею пропитывался воздух, и - холодный северный воздух, ножами врезающийся в легкие. Нигде и никогда больше не было такого воздуха.
***
8 августа 1930, Америка, Чикаго. - А я считаю, что они - да! - они нарушают мои, хм, права. Я американец или не американец? - вопрошал вдрызг пьяный, широкоплечий и огненно-рыжий мужчина у флегматично протирающего стакан бармена. - Я ж, мать их, американец! Коренной, ну то есть первый из приезжих, мать их! Да мы с ребятами здесь развлекались, когда этот лизоблюдский Колумб еще не выполз из своей мамочки! Что за дьявол, вообще?! Я сам решу, пить мне или не пить! Я свободный человек, в конце концов! Да я выпивал восемь бочек пива и не чесался еще до того, как их ленивые предки притащили свои ленивые задницы на этот континент!!! - Ну, ну. Не стоит так переживать, - отозвался бармен, понятливо подливая мужчине хмельного. - Конечно, Сухой закон - непередаваемая глупость, но зачем же так горячиться? - Ну а ты, а ты сам, друг Дионисий? Неужели тебя не раздражает то, что твой священный напиток преследуют, как преступника? А... - Тшш, тшш, - бог перегнулся через стойку, - Тор, ты, пожалуйста, не выкрикивай мое имя, да? - А? А... прости, дружище. Но слушай, твой подпольный бар - это просто отличная идея!.. На этой приятной ноте дверь распахнулась от удара ноги и врезалась в стену. В помещение ввалилась полиция, выкрикивая нечто невразумительное. Поднялся шум, и Бахус невольно отметил, что до вакханалии это не дотягивает только чуть-чуть. Но драки с кровопролитием все ж таки не хотелось бы... - Уважаемые... У-ва-жа-е-мы-е! - попытался он перекричать возбужденную дискуссию полиции и посетителей, но голос его никогда не был достаточно громким... - УВАЖАЕМЫЕ!!! - рявкнул Тор, трахнув кружкой по столу. Все подскочили... и повисла гулкая тишина. - Господа, минуточку внимания, - застрочил Дионис. - Уважаемые представители власти, боюсь, что вы ошиблись адресом. Могу я узнать, какие предъявляются претензии? - Какие-какие... - отозвался один из полицейских, - незаконное распространение спиртного, очевидно же. - Но, простите, какого спиртного? - поинтересовался Бахус, улыбнувшись сладко-сладко. - Мы, видите ли, не продаем спиртного. Мы продаем виноградный сок. Хотите виноградного сока? - Дружище, вы пробовали когда-нибудь виноградный сок? - поинтересовался Тор, многозначительно нависая над одним из полицейских и обдавая его пропахшим спиртным дыханием. - Да кому вы врете?.. - возмущенно начал тот, но Дионис уже совал ему кружку: - Да сами проверьте!.. Полицейский скорчил кислую мину, взял кружку (Торову, двухлитровую, почти полную), которая чуть не выпала из его рук, и сделал маленький глоток. ...Глаза его медленно округлились.
Вакх украдкой погладил свою ладонь, изящное движение которой легко могло превращать виноград в виноградный сок, виноградный сок - в вино, и все это же - обратно. Потом поглядел на Тора. По лицу того разливалась блаженная улыбка, что свидетельствовало о том, что могучий ас, наконец, в жопу пьян. В темных глазах Диониса промелькнула печаль. Тор был его лучшим другом за всю жизнь, и было больно видеть, как он не в состоянии справляться с реальностью. Впрочем... ...Бахус повел рукой над кружкой... ...он тоже не мог с ней справляться.
20 апреля 200*, Великобритания, Оксфорд. - Ого, ого, и опять ты здесь! - подвижный кучерявый парень широко улыбался и махал рукой. - Хех, да, твоя рожа, я бы сказал, примелькалась, - ехидно ухмыльнулся другой молодой человек, тощий, невысокий и рыжий. Они сошлись в коридоре и крепко пожали друг другу руки.
- Ну? И что ты на этот раз осваиваешь? - поинтересовался брюнет сквозь плюшку в зубах. - Психофизиологию, - тонко улыбнулся рыжий над пластиковым стаканчиком с кофе. - Н-да? И что это?.. Впрочем, ладно, я знаю, твоих предметов мне в жизни не понять. - Не скажу, что это так же для меня. Ты на чем на этот раз? - Малочисленные языковые группы южной Азии! И режиссура заочно. - Ну и молодец. Это сколько в процентах? - 57. - Ха-ах... у меня 59. - Что? Как?! - Ха, секрет фирмы! - А ты не врешь ли, уважаемый коллега? - нахмурился брюнет. - Я?! - с искренней обидой переспросил рыжий, - Да ни в жизнь! Тебе что, дипломы показать? - он многозначительно махнул кожаной папкой в руке. - Да ладно, ладно, верю, - поднял руки тот. - Ну вот и славно. А я соврал. Повисло короткое молчание. - Серьезно?! Ну ты... блин! Нет, и все-таки ты гений: меня никто не мог обмануть до тебя, Локи. - Возможно, тебе просто не попадались достойные умы, - усмехнулся тот, кого назвали Локи. - Ладно... - стаканчик с кофе опустел, и Лофт поднялся на ноги, - мне, пожалуй, пора. - А. Ну, я еще посижу, - махнул его собеседник предпоследней плюшкой. - Но ты действительно увлекся этим соревнованием в учебе, а? - Негоже мне проигрывать коллеге из другого пантеона. Да и... - брови Локи сошлись к переносице, и он отвернулся, глядя куда-то вдаль, - делать-то все равно больше нечего. Ладно, бывай, Гермес. Локи ушел, и пока Меркурий глядел уходящему богу в спину, с лица его медленно сползала улыбка. Локи прав, воистину так и есть. Им всем больше нечего делать, вот и мотают свои жизни, как могут сообразить. Гермесу хочется плакать, и он запихивает последних полторы плюшки в рот, надеясь, что сахарная пудра хоть на миг подсластит его жизнь.
Обыденно-просто во имя серости, раз Рыжая девица сидела на подоконнике и полировала ногти, болтая ногами и жуя печенье. Одета она была просто - штаны да рубаха, фигура мальчишеская. Лицо угловатое, остороносое, глаза пронзительно-зелёные. Девица откровенно скучала и периодически кидала в копошащихся внизу голубей семечки. Возле окна сидела перед зеркалом вторая девица, золотоволосая и голубоглазая. Она в противоположность соседке по комнате - в платье, фигуриста и хороша собой. - Тебе не надоело? Рыжая кинула в очередную птицу очередной "снаряд" и пожала плечами. - Что именно? - Такое времяпровождение? Рыжая только закатила глаза и отвернулась. Продолжила обстрел голубей. - У тебя есть предложения? Действительно интересные? Что-то совсем новое? Её подруга оторвалась от зеркала. - Хандришь? - Скучаю. - И надолго это? Ты же лучший затейник в Девяти мирах, Локи. - Уже нет, - рыжая спрыгнула с подоконника и направилась к двери, - С тех пор, как меня угораздило здесь переродиться... Зачем мне что-то затевать? Если я повторно срежу тебе косы, никто не будет ловить меня по всему городу и требовать восполнить утрату. Можно родить ещё пару волчат - это запишут в местную аномалию - но никто не будет бегать к предсказателям и спрашивать о судьбах мира. Я не знаю, где остальные, но уверен, что здесь они могут славно повеселиться и без меня. Современный мир предлагает массу развлечений без шутов. Про нас снимут кино, привычно всё переврут, но нас как таковых больше нет... Остались символы. - Мы же боги! - О нет, Златовласая, с тех пор, как мы оказались здесь - мы уже не боги. Хлопнула дверь.
и дваСив поправила кудри и вышла следом. Локи оказался в этом же доме - на чердаке. Она нашла его по пронзительным звукам флейты. Рыжий мог сыграть красиво - но предпочитал пугать птиц и играть на нервах соседей и прохожих. Бывшая Асинья аккуратно прошла среди чердачного хлама к выходу на крышу и села на кинутую трикстером куртку. - Ты же всегда пренебрегал своим божественным статусом. О чем печаль? Локи покачал головой. - Невелика радость смеяться в одиночестве... Ступай к Фро, вы славно проведете время. Я удивлён, что вы Фрейю не нашли... - Пойдём со мной? Афродита будет тебе рада. - Девичник? Нет, благодарю, - усмехнулся по-лисьи бывший бог, - Гречанка хороша, но нынче меня это не развлечёт. - Я не понимаю тебя, - Сив направилась к лестнице. Локи извлёк из флейты несколько пронзительных трелей и негромко сказал - Невелика загадка. У слова "скучаю" не столь уж много смыслов... - - - Да, я лих альтернативщик, асы переродились на Земле, как и прочие Боги. Локи зачли его материнские подвиги и его угораздило родиться девицей. Впрочем, не об этом оно было такое...
17 октября 194*, территория СССР.
Товарищ командир полка яростно отчитывал солдат, а точнее - просто орал на них, и лицо его багровело, а глаза наливались кровью. Во всех богатых и цветистых оборотах его речи цензурным было только изредка проскальзывающее "вы". Кратко передавая суть спича, товарищ командир был недоволен недостаточно бравыми действиями солдат в недавнем бою.
Им, впрочем, было плевать на товарища командира. Прекрасно сознавая суть его претензий, ничего поделать они не могли, да и к разгулам буйной души шефа уже привыкли.
Он закончил говорить, шумно выдохнул, обвел солдат бешеным взглядом в последний раз и, развернувшись, зашагал в сторону "штаба" - единственной более-менее целой избушки в покинутой жителями деревне.
Остальные тоже стали потихоньку расползаться кто куда. Многим изрядно досталось во вчерашнем бою, так что большая часть людей просто садились, где возможно было, на крыльцо или на сложенные в кучу доски.
Паренек лет семнадцати, морщась, разматывал грязные, пропитанные кровью бинты с раны на ноге. Его уже в самом конце потасовки резануло осколком, и не то что бы очень сильно, но, похоже, неудачно: мало того, что кровь едва-едва удалось остановить, так теперь еще и края раны начинали загнаиваться.
Ах ты ж...
- Досталось тебе, как я погляжу? - раздался за его плечом гулкий голос. Юноша обернулся:
- Дед? - по правде говоря, этот человек не был дедом ни этому парню, ни кому бы то ни было. За что его так прозвали - сказать было сложно. Возможно за седину, а скорее - за отношение к остальным.
Дед был из тех людей, у кого всегда были: щепотка табаку; лишняя ложка; свежий бинт; зажигалка; и даже патроны. Порой казалось, что где-то, не то в прорехе кармана, не то за подкладкой шинели, у него припрятан неведомый рог изобилия, дарами которого он щедро оделяет всех, кому эти дары позарез необходимы.
Внешность у деда тоже была весьма колоритная. Седые волосы были стрижены коротким ёжиком; похоже, старческое облысение его минуло. Дел был высок, загорел, подтянут и мускулист. Но самой запоминающейся деталью были его глаза. Во-первых, правого глаза не было вообще, и на его месте красовалась черная повязка. А левый глаз был пронзительного голубого цвета, с маленьким зрачком, и всегда лукаво прищурен, отчего из уголка его разбегались лучами морщинки.
Взгляд у деда был веселый и пугающий, иначе не скажешь.
- Да... Вот, поцарапали.
Глаз деда, казалось, просверлил вторую рану рядом с первой.
- Ну, тут уж ничего не поделаешь. Вот через пару-тройку дней до своих доберемся, там и доктор, подлечат тебя.
- Думаешь, доберемся так скоро? - с надеждой спросил паренек.
Вдруг повисла тишина. Дед криво, на одну сторону улыбнулся. Вот оно как. Ждут, значит, его речей. Молчат. Внимают каждому слову.
Почти как в старые добрые времена.
- Ну а то ж... Ежели сами не доберетесь, так вас один Арсений Захарович на плечах вынесет. А что - он такой, он может, - с расстановкой, тягуче произнес дед. - А что ж? Пойду-ка я с ним поболтаю, авось и выйдет что. А ты, малец, терпи - иначе-то никак нынче, только терпеть и остается.
И хлопнул парня по плечу, прежде чем уйти.
Секунду юноша смотрел ему вслед, а потом перевел взгляд на свою рану - и чуть не упал.
На месте развороченного мяса красовался тонкий темный шрамик - и более ничего.
- Арсений! Ты где, начинка для мешка с навозом?! - стоило за его спиной затвориться двери штаба, как дед мгновенно стал... кем-то незнакомым. И голубой глаз его слегка отблескивал в темноте, как будто по радужке пробегали искорки.
- Какой я тебе, нахрен, Арсений?! - раздраженно огрызнулись из единственной комнаты.
Тот, кого называли дедом, прошел внутрь. Взору его предстала почти идиллия: молодой человек, от которого едва пар не валил, так он был зол, опорожнял бутылку за бутылкой. Сидевшая напротив черноволосая женщина со строгим лицом школьной учительницы наблюдала за этим с удивительным спокойствием, подвигая тому новые бутылки по мере их опустошения.
- Ну надо же, - ехидство едва не капало с языка вошедшего, - семейная сцена! Товарищ командир, а это ничего, что я ребятам сказал, что мы через пару дней к своим выйдем? А то вы, может, и от похмелья к тому времени не отойдете...
- Похуй, - рявкнул юноша, лихо отвинчивая очередную бутылку.
- А вы-то, вы-то, товарищ комиссар! Вот от кого не ждал, не ждал. А руководство-то небось не в курсе, а, Галина Кондратьевна?
Женщина посмотрела устало.
- Заткнись, а? Не до твоего зубоскальства сейчас, Один.
- Ну-ну. Я аж прям завидую вам, олимпийцам: живете в свое удовольствие, помереть - при всем желании не можете... не то что мы, сирые да убогие, нам-то чуть что, яблочко вовремя не съел - и гудбай май лав, гудбай.
Он бил по больному. Сидящие переглянулись и увидели в глазах друг друга одно и то же.
Если бы только они могли умереть, когда захочется.
Потому что Арес ненавидит зенитки и гранаты. Он любит, когда кровь окрашивает мечи, и любоваться бликами заходящего солнца на доспехах побежденных. Он ненавидит воронки взрывов и горы одинаковых тел в условно-зеленой грязной одежде.
Потому что Гера ненавидит грязь и дым. Ее руки, когда-то холеные, не поднимавшие ничего тяжелее кубка и знакомые из всех работ разве что с иголкой и ниткой, теперь огрубели, грязь ложится черными полумесяцами под ногтями. А голос, когда-то нежный и тягучий, охрип от выкуриваемых пачками сигарет. Она ненавидит сжимать в руках металл автомата, продираясь сквозь густой кустарник.
Всеотец улыбнулся, криво и жутко.
- Ладно, не знаю как вы, а я хочу кровавую баню. И я ее получу - не сегодня, так завтра. Остальное - ваши проблемы, - Игг развернулся уходить, но его остановил неожиданно спокойный голос Марса:
- А ты, похоже, совсем не скучаешь по былым временам.
Один помолчал с полминуты.
- А смысл? Война всегда война.
- А когда она кончится?
- Стану литературным критиком, - хохотнул Бог повешенных. - В конце концов, не зря же я притащил им мед поэзии?
Арес его больше не останавливал.
Выйдя на крыльцо, Один глубоко вдохнул холодный осенний воздух. Пахло кровью и гарью.
На секунду он прикрыл единственный глаз и вспомнил: темные скалы, нависшее над ними серо-синее небо, разношерстную толпу внизу, глухой рев, чадящие факелы, жажду крови настолько сильную, что ею пропитывался воздух, и - холодный северный воздух, ножами врезающийся в легкие.
Нигде и никогда больше не было такого воздуха.
***
8 августа 1930, Америка, Чикаго.
- А я считаю, что они - да! - они нарушают мои, хм, права. Я американец или не американец? - вопрошал вдрызг пьяный, широкоплечий и огненно-рыжий мужчина у флегматично протирающего стакан бармена. - Я ж, мать их, американец! Коренной, ну то есть первый из приезжих, мать их! Да мы с ребятами здесь развлекались, когда этот лизоблюдский Колумб еще не выполз из своей мамочки! Что за дьявол, вообще?! Я сам решу, пить мне или не пить! Я свободный человек, в конце концов! Да я выпивал восемь бочек пива и не чесался еще до того, как их ленивые предки притащили свои ленивые задницы на этот континент!!!
- Ну, ну. Не стоит так переживать, - отозвался бармен, понятливо подливая мужчине хмельного. - Конечно, Сухой закон - непередаваемая глупость, но зачем же так горячиться?
- Ну а ты, а ты сам, друг Дионисий? Неужели тебя не раздражает то, что твой священный напиток преследуют, как преступника? А...
- Тшш, тшш, - бог перегнулся через стойку, - Тор, ты, пожалуйста, не выкрикивай мое имя, да?
- А? А... прости, дружище. Но слушай, твой подпольный бар - это просто отличная идея!..
На этой приятной ноте дверь распахнулась от удара ноги и врезалась в стену. В помещение ввалилась полиция, выкрикивая нечто невразумительное. Поднялся шум, и Бахус невольно отметил, что до вакханалии это не дотягивает только чуть-чуть.
Но драки с кровопролитием все ж таки не хотелось бы...
- Уважаемые... У-ва-жа-е-мы-е! - попытался он перекричать возбужденную дискуссию полиции и посетителей, но голос его никогда не был достаточно громким...
- УВАЖАЕМЫЕ!!! - рявкнул Тор, трахнув кружкой по столу. Все подскочили... и повисла гулкая тишина.
- Господа, минуточку внимания, - застрочил Дионис. - Уважаемые представители власти, боюсь, что вы ошиблись адресом. Могу я узнать, какие предъявляются претензии?
- Какие-какие... - отозвался один из полицейских, - незаконное распространение спиртного, очевидно же.
- Но, простите, какого спиртного? - поинтересовался Бахус, улыбнувшись сладко-сладко. - Мы, видите ли, не продаем спиртного. Мы продаем виноградный сок. Хотите виноградного сока?
- Дружище, вы пробовали когда-нибудь виноградный сок? - поинтересовался Тор, многозначительно нависая над одним из полицейских и обдавая его пропахшим спиртным дыханием.
- Да кому вы врете?.. - возмущенно начал тот, но Дионис уже совал ему кружку:
- Да сами проверьте!..
Полицейский скорчил кислую мину, взял кружку (Торову, двухлитровую, почти полную), которая чуть не выпала из его рук, и сделал маленький глоток.
...Глаза его медленно округлились.
Вакх украдкой погладил свою ладонь, изящное движение которой легко могло превращать виноград в виноградный сок, виноградный сок - в вино, и все это же - обратно. Потом поглядел на Тора.
По лицу того разливалась блаженная улыбка, что свидетельствовало о том, что могучий ас, наконец, в жопу пьян.
В темных глазах Диониса промелькнула печаль.
Тор был его лучшим другом за всю жизнь, и было больно видеть, как он не в состоянии справляться с реальностью. Впрочем...
...Бахус повел рукой над кружкой...
...он тоже не мог с ней справляться.
***
20 апреля 200*, Великобритания, Оксфорд.
- Ого, ого, и опять ты здесь! - подвижный кучерявый парень широко улыбался и махал рукой.
- Хех, да, твоя рожа, я бы сказал, примелькалась, - ехидно ухмыльнулся другой молодой человек, тощий, невысокий и рыжий.
Они сошлись в коридоре и крепко пожали друг другу руки.
- Ну? И что ты на этот раз осваиваешь? - поинтересовался брюнет сквозь плюшку в зубах.
- Психофизиологию, - тонко улыбнулся рыжий над пластиковым стаканчиком с кофе.
- Н-да? И что это?.. Впрочем, ладно, я знаю, твоих предметов мне в жизни не понять.
- Не скажу, что это так же для меня. Ты на чем на этот раз?
- Малочисленные языковые группы южной Азии! И режиссура заочно.
- Ну и молодец. Это сколько в процентах?
- 57.
- Ха-ах... у меня 59.
- Что? Как?!
- Ха, секрет фирмы!
- А ты не врешь ли, уважаемый коллега? - нахмурился брюнет.
- Я?! - с искренней обидой переспросил рыжий, - Да ни в жизнь! Тебе что, дипломы показать? - он многозначительно махнул кожаной папкой в руке.
- Да ладно, ладно, верю, - поднял руки тот.
- Ну вот и славно. А я соврал.
Повисло короткое молчание.
- Серьезно?! Ну ты... блин! Нет, и все-таки ты гений: меня никто не мог обмануть до тебя, Локи.
- Возможно, тебе просто не попадались достойные умы, - усмехнулся тот, кого назвали Локи. - Ладно... - стаканчик с кофе опустел, и Лофт поднялся на ноги, - мне, пожалуй, пора.
- А. Ну, я еще посижу, - махнул его собеседник предпоследней плюшкой. - Но ты действительно увлекся этим соревнованием в учебе, а?
- Негоже мне проигрывать коллеге из другого пантеона. Да и... - брови Локи сошлись к переносице, и он отвернулся, глядя куда-то вдаль, - делать-то все равно больше нечего. Ладно, бывай, Гермес.
Локи ушел, и пока Меркурий глядел уходящему богу в спину, с лица его медленно сползала улыбка.
Локи прав, воистину так и есть. Им всем больше нечего делать, вот и мотают свои жизни, как могут сообразить.
Гермесу хочется плакать, и он запихивает последних полторы плюшки в рот, надеясь, что сахарная пудра хоть на миг подсластит его жизнь.
это просто божественно прекрасно!!! готова признаться Вам в вечной любви)))
не з.
не з.
*и тоже не з.*
авт.
не з
Очень понравилось!
не заказчик, но донельзя благодарный читатель
не з.
Исп.№2.
92 слова.
Мифология.
Через века мы видим лица тех,
К кому взывали или проклинали.
Мы сами доказали, что их нет,
Но ищем утешенье в их морали.
Мы отвернулись от своих Богов.
А все кричим, что Боги убежали:
-Сбежали? - Да... - Окончен век оков!
Но в жизни все же, что-то прогадали.
Теперь, смеясь опасности в лицо,
Горюем над неверьем и безбожьем,
Листаем книги древних мудрецов,
Боясь того, что в мире так все сложно.
Из памяти стирается лицо...
Из жизни исчезает тихо имя...
"А может быть? Ну, вдруг? Ааа... К черту все!"
Они уходят. Брошены. Обида.
просто мимопроползал.
Ему не привыкать.
За Одина отдельное спасибо.
Диалог Локи и Гермеса - тоже отдельный поклон.
Стих. За стих благодарю тоже.
Ну и третий номер, за о повседневности - наше вам с кисточкой.